Записи на таблицах - Лев Виленский

нашей цивилизации, весь ужас Последней войны произошли от одного маленького отвратительного народа, который называется евреи. Эти самые евреи имели государство под названием Израиль. Они очень возгордились, и пошли против всего человечества. Они не хотели жить по великим законам Демократии, Любви и Всеобщего равенства, о, это был очень упрямый и злой народ. Они всячески сопротивлялись исламу, не хотели стать христианами, любая чужая религия была для них враждебна. Но мы оказались сильнее их — мы нашли в их среде тех, кто был готов воспринять наши вечные идеалы Демократии и Глобализации. А попутно мы усилили государство, которое называлось Иран. И вот — в один прекрасный день — Иран усилился настолько, что был готов напасть на Израиль. Но у евреев в крови — непокорность и отчаянная звериная храбрость. А еще у этого народа (тут Саймон поморщился) были ученые, создавшие самый мощный в мире противоракетный щит».

«А что такое противоракетный щит, дядя?», — спросил Джим, нетерпеливо ерзая на мягком красном пластике кресла, — «и что такое ракеты?»

Мама умоляющим жестом сложила ладони на полной красивой груди, едва прикрытой полупрозрачной синеватой тканью домашнего платья. Папа смутился и сделал Саймону знак замолчать.

Дядя хмыкнул, и вновь провел пальцами по кнопке. Вновь появился бокал виски, трехгранный, дымчатого стекла. На его стенке горела золотом и переливалась надпись «Джим Бим, отборное». Жидкость в бокале была мягкого коричневого цвета, казалось, что в ее глубине пляшут искорки.

Саймон вновь выпил виски одним глотком. Его лицо — твердое лицо, напоминающее лица старинных президентов, стало еще строже и свирепее. Он вынул из кармана планшет и — неожиданно — выключил его. Выключать планшеты строго запрещалось законом Соединенных Штатов, но, видимо, для дяди эти законы давно не существовали.

«Ракета, Джим, это такой большой железный столб, в котором содержится примитивное химическое горючее. Когда его поджигают, оно горит и высвобождает много газов, а те, расширяясь, толкают ракету вперед и вверх. И она летит — быстро и смело — а потом падает в той точке пространства, в которой нужно. Или… отклоняется от своего пути и падает где не нужно. И вот, случилось так, что Иран выпустил по Израилю ракеты, которые несли особые бомбы, называемые атомными. Когда они взрываются, стена огня несется от них во все стороны и сжигает все на земле. Ничто не может устоять против атомной бомбы. Израильский противоракетный щит был способен отразить атаку Ирана и сохранить маленькое злое племя — но наши союзники среди евреев отключили его.

Израиль погиб, и в нем погибли все евреи. Но перед концом своим эти подонки рода человеческого выпустили несколько десятков своих ракет — тоже несущих атомные бомбы. Иран был полностью уничтожен, но не только Иран. Огонь еврейских бомб осветил небеса Египта и Саудовской Аравии — это были мусульманские, населенные арабами страны. И те решили, что на них напали, объединившись, европейцы и русские, и ответили войной, называемой ими Джихад. Все страны Европы, Азии и Африки вступили тогда в войну друг с другом. Каждый жаждал победы. И — в самом конце, когда Китай, где проживало более четверти населения Земли — захватил почти всю Евразию, начался — к нашему счастью — Великий Мор»!

«А евреи все погибли?» — прошептал Джим, трясясь от ужаса. У него ужасно вспотело все тело — от страха. И прилипли к заднице трусы из пластикового волокна, которые он — невзирая на материнские указания — не менял со вчерашнего дня. Ему более всего хотелось пустить ветры и спрятаться под стол. А еще ему хотелось, отчего-то, увидеть еврея. Живого. И плюнуть ему в глаза.

«Евреев, которые приняли учение Демократии и Глобального порядка, мы хотели сначала спасти», — скороговоркой пробормотал Саймон, — «но потом поразмыслили, что такой отвратительный народ снова сможет вернуться к религии своих предков. И мы уничтожили всех. Почти. Особым указом президента Анелы часть евреев — около тысячи человек — была сохранена для назидания потомкам. Их содержат в заповеднике Исчезнувших Народов. Там когда-то жили краснокожие индейцы, да почти все вымерли, а кто не вымер — тому мы помогли ассимилироваться. Ну и заселили этих выродков-евреев в индейские бараки».

«Я хочу наплевать им в лица!» — заорал Джим, — «папа, мама, возьмите меня в заповедник Исчезнувших Народов!»

Он долго просил и канючил. Но мама была непреклонна.

Ночью папа о чем-то долго говорил с мамой. Сквозь сон Джим слышал их спор, который то поднимался до высоких фальцетных нот, до замирал почти до шепота. Видимо, папа и мама договорились, потому что вскоре раздались мерные звуки и стоны, которые всегда сопровождали родительские споры, а затем папа коротко вскрикнул, и мама что-то заворковала ему. Джим слышал все. Накрывшись одеялом, он долго лежал без сна, раздумывая, о чем же спорили родители. Может, они подарят ему глидер на магнитной подушке, как у кривоносого Гордона, или повезут его летом на Гавайские острова, или… или купят ему полет в космосе вокруг Земли? Теряясь в догадках, Джим тихо засыпал. Ночью ему снились евреи — они были высокие, с большими руками, на которых отчего-то росли гроздья пальцев. Евреи обступили его и тянули к нему руки. Джим в ужасе заорал — откуда ни возьмись появился дядя Саймон, и плеснул в евреев виски из граненного стакана дымчатого стекла. Те зашипели, словно змеи, и принялись медленно отступать, ссыхаясь и рассыпаясь в порошок, как недоеденный сэндвич в кухонном мусоросжигателе.

Утром Джим обнаружил, что намочил во сне штаны. К его стыду и негодованию, робот-слуга не нашел сразу штанов на замену. В скрипучей мелодии его голоса мальчику показались насмешливые нотки. Джим обозленно пнул пластиковый корпус, сильно ушиб ногу, дождавшись штанов, вырвал их из услужливых лап слуги, надел и захромал на кухню. Был понедельник. Мама, сестренка и бабушка еще спали. Отец уже сидел за столом. Перед ним дымилась чашка кофе, лежала булочка с клубничным джемом. По экрану планшета бежали строки новостей. Отец был неспокоен, напряжен. Проглядев биржевые сводки, он как-то натужно боднул головой воздух, с трудом улыбнулся сыну и — сквозь зубы — процедил:

«В воскресенье едем в заповедник Исчезнувших Народов… посмотришь там… на евреев».

Джим подскочил от радости, смешанной с ужасом. Сон становился явью.

«А дядя Саймон поедет?», — спросил он?

Отец покачал головой неопределенно.

«Я попрошу Саймона. Возможно, он согласится. Он так молод… знаешь, когда мы были детьми, я носил его на руках. Саймон был маленький и любопытный, а я — старший строгий братец. Я его все время воспитывал. Вот сейчас он герой», — голос отца